А | Б | В | Г | Д | Е | Ж | З | И | К | Л | М | Н | О | П | Р | С | Т | У | Ф | Х | Ц | Ч | Ш | Щ | Э | Ю | Я | # | библиография |
Карл СЭНДБЕРГ (США) (1878 — 1967) —
крупнейший американский поэт, сравнительно хорошо известный у нас, в первую очередь благодаря переводам И. Кашкина и М. Зенкевича. Не только поэт, но и прозаик, написавший одну из лучших биографий Авраама Линкольна.
Имя Сэндберга стоит рядом с именами Фроста и Хемингуэя — именно эти три автора были "открыты" и официально признаны советской литературной властью периода хрущевской оттепели. В английском языке есть слово, которым британцы обозначают классический фрак с раздвоенными, как ласточкин хвост, фалдами; американцы этим же словом стали называть молоток с гвоздодером. Эта метаморфоза очень много говорит об американском характере и о поэте Карле Сэндберге. В стихах, предлагаемых вашему вниманию, выражена стержневая тема его творчества — тема мужественного отношения к смерти, понимаемой как окончательный провал в небытие. Все творчество Сэндберга является волевым усилием по преодолению обреченности. В этом преодолении есть нечто от экзистенциализма с его неверием в возможность победы. Однако, в отличие от экзистенциалистов, Сэндберг не прибегает к бунту. На место бунта он поставил труд, который считает единственной нелживой формой участия человека в жизни. Стихи перепечатаны с персонального сайта Виктора Райкина ПРЕРИЯ
(отрывок) Прерия, мать, я твой мальчик, один из твоих сыновей.
Я люблю тебя сердцем мужчины, убаюкавшим свою боль. Здесь, посредине твоей бескрайности, я не прошу ни о чем, кроме Еще одного рассвета, кроме еще одной пылающей луны, Отраженной пожаром в реке. Я говорю о новых городах и новых людях. Знайте: прошлое — это горсточка пепла. Знайте: вчерашний день — это утихший ветер, Это закатившееся за горизонт солнце. Вам говорю я: нет ничего, кроме океана завтрашних дней, кроме неба наплывающих завтра. Я брат лущильщикам кукурузы, что глядят на закат и бормочут: "То-то завтра будет денек!" НЕУДАЧНИКИ
Если я набреду на могилу Ионы,
я присяду и вспомню: меня тоже однажды поглотила тьма, и все же я вышел на свет живым. Проходя мимо надгробья Нерона, я скажу: "Вот и отлично!" — я тоже сыграл на скрипке в горящем мире и выкинул столько нелепых фокусов! А еще я ищу могилу Синдбада, чтобы пожать его прозрачную руку и сказать: "Ни ты, ни я не умер слишком рано, ведь правда, старик?" И последний ночлег Навуходоноссора — когда подойду к нему, то скажу: "Ты ел траву, а я однажды съел ворону — ну, кто из нас теперь богаче?" Джек Пейдж, Джон Браун, Джемс Джеймс — возле них я тоже помедлю и скажу их надгробьям: "Боже, дай силы вспомнить всех неудачников!" Я попрошу всех посыпать головы пеплом в память о том сержанте в Белело Вуд-с, который шагал в ураганный огонь, крича на своих парней: "Эй вы, вперед! Вы что — захотели жить вечно?!" ТРАВА
Соберите трупы Аустерлица и Ватерлоо,
засыпьте землей и дайте мне время: я трава, я расту везде. Соберите трупы под Геттисбургом, сложите трупы Ипра и Вердена, покройте землей и дайте мне время. Пройдет два года, десять лет, и пассажиры поезда спросят у проводника: Как называется это место? Где это мы проезжаем? Я трава. Я хочу работать. ПАСТОРАЛЬ
Любовь — это песнь соловья у тебя в груди,
когда труд твой тяжел и долог. Радость — это гонга удар, когда кончен рабочий день. Смерть не спеша пожирает тех, кому нечего делать и кто не умеет не делать ничего. У МОГИЛ
Цивилизации расставляют, как кегли, а потом сбивают шарами.
Цивилизации сваливают в мусорные баки и увозят вместе с картофельной шелухой и пригаром кастрюль. Цивилизации — творения художников, изобретателей, мечтателей, работяг и гениев — все попадает на одну и ту же свалку — одно за другим. Но об этом — молчи! Ибо здесь, на краю могил, тишина — это высшее благо. Молчи! Стоя над эпитафиями, слыша лебединые песни, витающие в воздухе, молчи — и забудь! Молчание — благо. Но если какой-то дурак и трепло, язык без костей, поднимет из кресел свой зад и затянет: "построим такую культуру, в которой святые плоды творчества будут бессмертными..." Если такой вот болтун возникнет и начнет вещать — заткните ему рот, завяжите на нем трубу вместо галстука, упеките его в каталажку в Ливерморе, тюрягу в Атланте, пусть он полопает из жестянки в Синг-Синге, пускай догнивает в Сан-Квентин. Закон есть закон: когда цивилизация отправляется глотать пепел вместе с другими, то болтуны должны умереть первыми — Им нужен хороший пинок, чтоб заткнулись! Поскольку у входа в могилы молчание — благо, то помолчи и об этом. Молчи и забудь. СУМЕРКИ БИЗОНОВ
Бизоны ушли.
И те, что их помнят, ушли. Те, что помнят, как толпы бизонов топтали прерию, перемалывая ее в пыль, как плыли они, склонив головы, в великом шествии заката, погружаясь все глубже и глубже в сумерки. Те, что помнят бизонов, ушли. И сами бизоны ушли. ОКНО В ВАГОНЕ
Из вагона ночь кажется
огромным, черным, нежным существом, израненным станционными огнями ПРИГОТОВЬСЯ
Привыкни к земле
Она ждет твоего возвращения. Привыкни к морю Потому что на 9/10 ты был водой И вкус соли прильнет к твоим губам. Приготовься для неба. Ибо воздух — он был тебе очень нужен — И ты вернешься обратно, обратно — на небо. ВЕЛИКАНЫ
Укройте меня
сумраком, пылью и снами. Укройте меня и уйдите. Укройте меня, услышьте мой зов и укройте. Неутомимые великаны, приносящие сумерки, пыль и сны. Перевод и вступительная заметка Виктора Райкина |