А | Б | В | Г | Д | Е | Ж | З | И | К | Л | М | Н | О | П | Р | С | Т | У | Ф | Х | Ц | Ч | Ш | Щ | Э | Ю | Я | # | библиография |
Геннадий КОНОНОВ (1959 — 2004) — поэт, прозаик. Родился и умер в городе Пыталово Псковской области. После окончания филфака Псковского пединститута где только не переработал по городам и весям. Одно из последних мест продолжения "педагогической поэмы" — школа глухонемых детей в Пыталово. Стихи его публиковались в журналах "Литературная учeба", "Юность", "Москва", "Русская провинция", "День и Ночь", а также — книге "Приют неизвестных поэтов (Дикороссы)". В творческом наследии Кононова — около двух тысяч стихотворений и 18 прозаических текстов. После смерти автора при поддержке администрации Пыталовского района вышел в свет тоненький сборничек "Жизнь — за прозренье…". Когда-то он написал:"…в этой пятиэтажке когда-нибудь будет музей". В Пытылово действительно создан частный музей поэта Геннадия Кононова. Предлагаемая подборка — из цикла "Издранное".
ИЗДРАННОЕ
ОТ РОССИИ — В ДАЛИ Напряженно бесполый и квелый,
ни с женою, ни с Богом не споря, допиваю декабрь невеселый от России в Дали, в Сальвадоре. Снег с лыжнею на склоне таланта невесомой рукой нарисован, и елозит смычок музыканта по струне миокарда басовой. Всe по Чехову, глухо и голо. Всe по-зимнему голо и глухо. Но вонзился зигзаг рок-н-ролла в слякоть мозга сквозь левое ухо. Поднялся я, лицо утирая – стeрся глаз, но сквозь дырку в заборе ночь узрел я от края до края от России, в Дали, в Сальвадоре. Ветер свищет и свищет в миноре О России в Дали, в Сальвадоре. Поллитровка допитая, sorri… На пороге небесной отчизны вмиг развеются все наважденья – в лучший миг моей заспанной жизни, за мгновение до пробужденья. * * *
Смотреть, как тают журавли
в пустой безрадостной дали - забитый в тучу клин... И прекратить считать нули, и пить за линии Дали, за лилии долин... * * *
Взгляните: мажорный, как песни Кобзона,
российский триколер трепещет над зоной, купается в луже нагая луна, черeмуха к ночи в лоскутья пьяна. Кто больше? Всe продано. Кто перекупит? То, что наступило, уже не отступит. Приколоты ценники, хлопнул капкан, и катится, катится к краю стакан. * * *
Что ни год, я всe меньше живу и всe больше кажусь,
сохраняясь в пределах освоенной роли без боли. Разделив твои чувства, от доли своей откажусь: ни к чему в моем возрасте эта прекрасная доля. Не по силе моей, не по совести, не по судьбе. Расплатись за меня. Сдачу можешь оставить себе. Состоянье любви, как пятнашки в весеннем дворе: догонять, убегая. Касаться души или тела. Я открыт правосудью — ведь шапка горит на воре. Безобразно треща и смердя, наконец, догорела, и остался бычок, поцелуем прилипший к губе. Расплатись за меня. Сдачу можешь оставить себе. Был на третьих ролях я, и брейк танцевал на углях, замороченный страстью, что так не пристало монаху… Быть судьей безопасней в игре на любовных полях, но его чуть попозже отправят на мыло иль на хуй. Я молил о свободе, но небо не вняло мольбе. Расплатись за меня. Сдачу можешь оставить себе. Мы с любовью и верой когда-то бывали близки, с грациозной надеждой (хоть барышни — легкого нрава). Терпки губы подружек и быстры у них язычки. Догонять, убегая, - любимая с детства забава. Нам похожий на Армстронга ангел играл на трубе. Оплати этот джаз. Сдачу можешь оставить себе. Перемелется… Скоро, не зная куда, словно новый Балда, по традициям пушкинским с силой тягаясь нечистой, по асфальту и глине пройду, не оставив следа, сохраняясь в пределах программы, хвала Программисту. Хоть совсем не силен я в подобной спортивной ходьбе, расплатись за меня. Сдачу можешь оставить себе. Под дождем, без затей, всех морских поминая чертей, я пройду. По утрам, когда в ванных снежнейшая пена, под дождем бесконечным я смою отчизну с лаптей. Казановы смывают усталость с натруженных членов, космос заново чист, а дожди нипочем голытьбе. Расплатись за меня. Сдачу можешь оставить себе. * * *
Эх, дорого нам времечко и дешева еда…
Закат. Портвейна мертвенная прана. Прокуренные кухни. Мерно капает вода бессмертной меланхолии из крана. Окончена ли партия? Здоровы ль игроки? И мой куплет сомнительный — допет ли? Расхожесть афоризмов от Матфея, от Луки… И все ж на шеях галстуки, не петли. Безвременно уставший от любви и от вранья, смакуя едкий запах пораженья, в грязище покаянья извалявшись, как свинья, я не хочу играть на пониженье. ХОДОК
Невинность не прочнее, чем колготки.
Быть чистой тускло, а соблазн блестящ, и мир наш больше для измен и водки, чем для любви навеки, подходящ. Я их ласкал, и руки клал на плечи, и каждый раз кружилась голова. Мне чeт всегда понятней был, чем нечет, и всем я говорил одни слова… Когда устану от веселых сборищ и уксус обнаружится в крови — одним глотком допью всю эту горечь, всю эту горечь водки и любви. И смерть придeт, вся в облаке сирени. Как все, кто до неe, она придeт. И я еe поставлю на колени, чтоб кончить в улыбающийся рот. * * *
Я помню ритмы круга внешнего:
в нeм опозданий не боялись. Подружки наши многогрешные впотьмах рыдали и смеялись. Гремел состав гиперболический, летя во мглу иного мира. Тянулся смрад психоделический из привокзального сортира. Я помню тот перрон приснившийся, где мы курили и сорили, где падал город накренившийся в спокойные глаза Марии… * * *
Льeтся медленный дождь, начиная с шести,
и никто не спешит с возвращением долга. Не успеешь и рюмку ко рту поднести, как трезвеешь мгновенно, всерьез и надолго. Полюбив безоглядно, глотай, не жуя, да слова завивай с применением плойки. Жизнь возможна: нас кормят и любят друзья, а метафоры я нахожу на помойке. ЭЛЕГИЯ ЛЕСОПОВАЛА
Я загнал свою клячу зазря — ее план удался.
Я присел на завалинку хаты, которая с краю. Она бросила гребень, и лес до небес поднялся – Воют волки, да вороны, как над побоищем, грают. Я нормален почти, я бы мог быть нормальным сполна: жить по средствам, судьбу и отечество не выбирая. Разводил бы свиней, свое поле пахал дотемна, и дрочил свой елдак в этой хате, которая с краю. Я бы ел свою кашу, молился, глотал алкоголь, Вяз в снегу по зиме и месил бы осеннюю слякоть. Равнодушно б смотрел, как кругами расходится боль — скоморохом, который уже не сумеет заплакать. Я построил бы храм на холме, и назло Сатане я и думать забыл бы о ликах далеких царевен, но дорога, длиннее, чем Библия, под ноги мне расстелилась покорно. Потом она бросила гребень. …В этих местностях диких не очень-то много людей. Пахнет гарью, просчетом, тоской и болотною гнилью. Ухмыляется осень. Сквозь линии липких дождей, сквозь дворцы из прессованной пыли, оставшейся пылью, сквозь январские льды, сквозь объятья холодной весны, сквозь сосновый настой, как забвение, вязкий и плотный, через жирные ласки домашних хозяек, сквозь сны я ломлюсь с топором напролом, равнодушный и потный. И проходят века, и прошли уже тысячу раз… Я валю этот лес, больше я ни на что не сгодился, Горечь стала привычной, а это, пожалуй, маразм… Она бросила гребень, и я в нeм навек заблудился. * * *
Припомнив вечерком, от жизни вдалеке,
предсмертный бред гвоздик в занюханном ларьке, помянем всех друзей, подружек и семью, и радость дней младых, потенцию мою. Я за подполье пью. За вечный недобор. За всех, кто не прошел естественный отбор. За тех, кого ведeт во тьму седая нить, где музыка ещe имеет место быть. * * *
Так бывало: в делах моих полный завал,
Но лица я ладонями не закрывал. На перроне скакали в угаре шаманском чьи — то дети. Текли человечьи стада. Я молился в сортирах. Струилась вода и журчала светло, как в раю мусульманском. Днем светило включали на полную мощь. Падал порванный в клочья полуденный дождь, и попутчик стакан мне протягивал: "Будем…" Средь цветенья и смрада, мольбы и божбы я зубами развязывал узел судьбы, равнозначно ненужный ни Богу, ни людям. Мог я лечь, но при этом стоять на краю, и пылал мой шалаш в мусульманском раю, и — по мере сгоранья — он стоил дороже. Я не спал, я следил за движением тел, и звездою сгоревший, окурок летел в прах протоптанных предками торных дорожек. * * *
Бумага в сальных пятнах,
торговые ряды. Кленовый лист распят на поверхности воды. Так пожелал Создатель – и грустен день-вдовец, и жалок покупатель, и жалок продавец. Плоды земли и света горою, как во сне, приснившееся лето по рыночной цене. А день уже недолог, и в сердце нет огня. А я совсем недорог. Купи меня. * * *
Шоссе. Дома в один этаж
стоят спокойно и тверёзо. Сквозь нераскрашенный пейзаж как дым, струятся ввысь берeзы. Плеснeт закат холодный луч в окно, немытое от века. Дремучесть слов, липучесть туч - тут всe по росту человека. Тропа. Сарай. За ним сортир. Забор полутораметровый, а в тeмной глубине квартир любовь, как оголенный провод. * * *
Пал горький снег. С двенадцати до двух
клубится ночь, как чернокрылый дух, прямые перепутывая линии. Она щедра, даруя миру — тьму, влюбленным — койку, вору — Колыму… А улицы такие длинные. Покоем мeртвым тянет от реки. Кровавы буквы в тексте от Луки, и клочьями линяет жизнь рутинная. В ночи, невесел, бродит сатана, а родина погибелью пьяна, и улицы такие длинные… * * *
Читать меню. Писать темно и мутно,
спать до обеда и не рисковать, болтать с автоответчиком. Бывать на шабашах и в Шамбале попутно. Пусть грезит дух о молниях и птицах, судьба как книга. Смыслам нет границ. Поверь, я б вырвал парочку страниц, когда б не тосковал о тех страницах. Пылающими буквами вдоль стен начертан нам второй закон Ньютона. Дыши, душа, парами ацетона, покуда свищет ветер перемен… * * *
Ю. Беликову
ЗАВТРАШНИЙ ДОЖДЬ
Весь дрожа, как мираж,
прокатился товарный состав. На пленэре алкаш из нирваны восстал, недоспав. В бред дневной духоты луч последний вонзился как нож. Побледнели цветы: приближается завтрашний дождь. Пал удар, как топор. Предвкушают грядущую грязь и готический бор, и тропинок славянская вязь. Дрогнул листьями лес. И по коже — холодная дрожь. На ширинке небес дернул молнию завтрашний дождь. Уходи, уходя в запредельный последний полeт, где лишь влага дождя, где чистейшего разума лeд. Мне уже не успеть срифмовать повседневную ложь: наша песенка спе… Начинается завтрашний дождь. * * *
Вот диплом мой и паспорт. Возьми, полистай, не спеша.
Всех живых я живее, и свет мой не сгинет во мраке. Я не бомж, господа. Говорят, у меня есть душа. Я плачу за жильe, состою в профсоюзе и в браке. В документах указаны имя и возраст, и пол. Без труда в пять минут я любую анкету заполню. Снимки предков я в старом альбоме недавно нашел. Рассмотрел — с ощущением странным, как будто их помню. Я люблю свою землю, и я не уеду в Париж, что бы тут не случилось. У нас есть надежды и силы. У страны есть герои: Добрыня, Мальчиш-Кибальчиш. Так что я не безроден. Придeтся — умру за Россию. Мир погряз наш во зле, справедливости нет на земле. Но не зря приходили волхвы со святыми дарами. Я читал, что распяли Христа за меня в том числе. Он не русский, но наш. Иногда я бываю и в храме, и висит грозноликий, внушающий мужество Спас над рабочим столом в нашей тихой, уютной квартире. Есть двуглавый орeл. Думцы думают думу за нас. Господин Президент обещал, что замочит в сортире всех врагов государства. Пусть жизнь в нeм висит на соплях, мы должны делать дело на совесть и ладит с законом. Я на службу хожу. Получаю зарплату. В рублях. Вам охранник покажет мой письменный стол с телефоном. У меня есть друзья — и, скажу вам, немало друзей, стоит номер набрать — обласкают, нальют и накормят, в этой пятиэтажке когда-нибудь будет музей. Посмотреть бы — да жалко, без нас это дело оформят. Так вела колея, так дорога сложилась моя. Я чирикал в пути, хоть насквозь простудился и вымок. Есть листы со стихами — считаюсь их автором я. На журнальных страницах найдeшь мое имя и снимок. Опекают меня. А могли б, например, посадить. Всe сложилось о' кей на пути моем мягко-пологом. Но — при этаком счастье — боюсь, не смогу подтвердить своего бытия после смерти пред Господом Богом. * * *
Орут коты, в окне клубится мрак,
но ветхая тетрадка под рукою. Судьба не черновик, и всякий шаг лишает нас свободы и покоя. Вы о свободе знаете из книг. Меж тем, едва услышав отзвук зова, иллюзии беспечный ученик неточное зачеркивает слово. Раб ослепленный Царства не узрит, но нет преград нагим глазам поэта, и жизнь его, как рукопись, горит, исполнена огня, теней и света. Публикацию подготовил Юрий Беликов
|