А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я #    библиография



Вернуться на предыдущую страницу

   Антология

   
Геннадий КОНОНОВ (1959 — 2004) — поэт, прозаик. Родился и умер в городе Пыталово Псковской области. После окончания филфака Псковского пединститута где только не переработал по городам и весям. Одно из последних мест продолжения "педагогической поэмы" — школа глухонемых детей в Пыталово. Стихи его публиковались в журналах "Литературная учeба", "Юность", "Москва", "Русская провинция", "День и Ночь", а также — книге "Приют неизвестных поэтов (Дикороссы)". В творческом наследии Кононова — около двух тысяч стихотворений и 18 прозаических текстов. После смерти автора при поддержке администрации Пыталовского района вышел в свет тоненький сборничек "Жизнь — за прозренье…". Когда-то он написал:"…в этой пятиэтажке когда-нибудь будет музей". В Пытылово действительно создан частный музей поэта Геннадия Кононова. Предлагаемая подборка — из цикла "Издранное".



ИЗДРАННОЕ

ОТ РОССИИ — В ДАЛИ

Напряженно бесполый и квелый,
ни с женою, ни с Богом не споря,
допиваю декабрь невеселый
от России в Дали, в Сальвадоре.
Снег с лыжнею на склоне таланта
невесомой рукой нарисован,
и елозит смычок музыканта
по струне миокарда басовой.
Всe по Чехову, глухо и голо.
Всe по-зимнему голо и глухо.
Но вонзился зигзаг рок-н-ролла
в слякоть мозга сквозь левое ухо.

Поднялся я, лицо утирая –
стeрся глаз, но сквозь дырку в заборе
ночь узрел я от края до края
от России, в Дали, в Сальвадоре.
Ветер свищет и свищет в миноре
О России в Дали, в Сальвадоре.
Поллитровка допитая, sorri…

На пороге небесной отчизны
вмиг развеются все наважденья –
в лучший миг моей заспанной жизни,
за мгновение до пробужденья.



* * *

Смотреть, как тают журавли
в пустой безрадостной дали -
забитый в тучу клин...
И прекратить считать нули,
и пить за линии Дали,
за лилии долин...



* * *

Взгляните: мажорный, как песни Кобзона,
российский триколер трепещет над зоной,
купается в луже нагая луна,
черeмуха к ночи в лоскутья пьяна.

Кто больше? Всe продано. Кто перекупит?
То, что наступило, уже не отступит.
Приколоты ценники, хлопнул капкан,
и катится, катится к краю стакан.



* * *

Что ни год, я всe меньше живу и всe больше кажусь,
сохраняясь в пределах освоенной роли без боли.
Разделив твои чувства, от доли своей откажусь:
ни к чему в моем возрасте эта прекрасная доля.

Не по силе моей, не по совести, не по судьбе.
Расплатись за меня. Сдачу можешь оставить себе.

Состоянье любви, как пятнашки в весеннем дворе:
догонять, убегая. Касаться души или тела.
Я открыт правосудью — ведь шапка горит на воре.
Безобразно треща и смердя, наконец, догорела,

и остался бычок, поцелуем прилипший к губе.
Расплатись за меня. Сдачу можешь оставить себе.

Был на третьих ролях я, и брейк танцевал на углях,
замороченный страстью, что так не пристало монаху…
Быть судьей безопасней в игре на любовных полях,
но его чуть попозже отправят на мыло иль на хуй.

Я молил о свободе, но небо не вняло мольбе.
Расплатись за меня. Сдачу можешь оставить себе.

Мы с любовью и верой когда-то бывали близки,
с грациозной надеждой (хоть барышни — легкого нрава).
Терпки губы подружек и быстры у них язычки.
Догонять, убегая, - любимая с детства забава.

Нам похожий на Армстронга ангел играл на трубе.
Оплати этот джаз. Сдачу можешь оставить себе.

Перемелется… Скоро, не зная куда, словно новый Балда,
по традициям пушкинским с силой тягаясь нечистой,
по асфальту и глине пройду, не оставив следа,
сохраняясь в пределах программы, хвала Программисту.

Хоть совсем не силен я в подобной спортивной ходьбе,
расплатись за меня. Сдачу можешь оставить себе.

Под дождем, без затей, всех морских поминая чертей,
я пройду. По утрам, когда в ванных снежнейшая пена,
под дождем бесконечным я смою отчизну с лаптей.
Казановы смывают усталость с натруженных членов,

космос заново чист, а дожди нипочем голытьбе.
Расплатись за меня. Сдачу можешь оставить себе.



* * *

Эх, дорого нам времечко и дешева еда…
Закат. Портвейна мертвенная прана.
Прокуренные кухни. Мерно капает вода
бессмертной меланхолии из крана.
Окончена ли партия? Здоровы ль игроки?
И мой куплет сомнительный — допет ли?
Расхожесть афоризмов от Матфея, от Луки…
И все ж на шеях галстуки, не петли.
Безвременно уставший от любви и от вранья,
смакуя едкий запах пораженья,
в грязище покаянья извалявшись, как свинья,
я не хочу играть на пониженье.



ХОДОК

Невинность не прочнее, чем колготки.
Быть чистой тускло, а соблазн блестящ,
и мир наш больше для измен и водки,
чем для любви навеки, подходящ.
Я их ласкал, и руки клал на плечи,
и каждый раз кружилась голова.
Мне чeт всегда понятней был, чем нечет,
и всем я говорил одни слова…
Когда устану от веселых сборищ
и уксус обнаружится в крови —
одним глотком допью всю эту горечь,
всю эту горечь водки и любви.
И смерть придeт, вся в облаке сирени.
Как все, кто до неe, она придeт.
И я еe поставлю на колени,
чтоб кончить в улыбающийся рот.



* * *

Я помню ритмы круга внешнего:
в нeм опозданий не боялись.
Подружки наши многогрешные
впотьмах рыдали и смеялись.
Гремел состав гиперболический,
летя во мглу иного мира.
Тянулся смрад психоделический
из привокзального сортира.

Я помню тот перрон приснившийся,
где мы курили и сорили,
где падал город накренившийся
в спокойные глаза Марии…



* * *

Льeтся медленный дождь, начиная с шести,
и никто не спешит с возвращением долга.
Не успеешь и рюмку ко рту поднести,
как трезвеешь мгновенно, всерьез и надолго.
Полюбив безоглядно, глотай, не жуя,
да слова завивай с применением плойки.
Жизнь возможна: нас кормят и любят друзья,
а метафоры я нахожу на помойке.



ЭЛЕГИЯ ЛЕСОПОВАЛА

Я загнал свою клячу зазря — ее план удался.
Я присел на завалинку хаты, которая с краю.
Она бросила гребень, и лес до небес поднялся –
Воют волки, да вороны, как над побоищем, грают.
Я нормален почти, я бы мог быть нормальным сполна:
жить по средствам, судьбу и отечество не выбирая.
Разводил бы свиней, свое поле пахал дотемна,
и дрочил свой елдак в этой хате, которая с краю.
Я бы ел свою кашу, молился, глотал алкоголь,
Вяз в снегу по зиме и месил бы осеннюю слякоть.
Равнодушно б смотрел, как кругами расходится боль —
скоморохом, который уже не сумеет заплакать.
Я построил бы храм на холме, и назло Сатане
я и думать забыл бы о ликах далеких царевен,
но дорога, длиннее, чем Библия, под ноги мне
расстелилась покорно. Потом она бросила гребень.

…В этих местностях диких не очень-то много людей.
Пахнет гарью, просчетом, тоской и болотною гнилью.
Ухмыляется осень. Сквозь линии липких дождей,
сквозь дворцы из прессованной пыли, оставшейся пылью,
сквозь январские льды, сквозь объятья холодной весны,
сквозь сосновый настой, как забвение, вязкий и плотный,
через жирные ласки домашних хозяек, сквозь сны
я ломлюсь с топором напролом, равнодушный и потный.
И проходят века, и прошли уже тысячу раз…
Я валю этот лес, больше я ни на что не сгодился,
Горечь стала привычной, а это, пожалуй, маразм…
Она бросила гребень, и я в нeм навек заблудился.



* * *

Припомнив вечерком, от жизни вдалеке,
предсмертный бред гвоздик в занюханном ларьке,
помянем всех друзей, подружек и семью,
и радость дней младых, потенцию мою.

Я за подполье пью. За вечный недобор.
За всех, кто не прошел естественный отбор.
За тех, кого ведeт во тьму седая нить,
где музыка ещe имеет место быть.



* * *

Так бывало: в делах моих полный завал,
Но лица я ладонями не закрывал.

На перроне скакали в угаре шаманском
чьи — то дети. Текли человечьи стада.
Я молился в сортирах. Струилась вода
и журчала светло, как в раю мусульманском.
Днем светило включали на полную мощь.
Падал порванный в клочья полуденный дождь,
и попутчик стакан мне протягивал: "Будем…"
Средь цветенья и смрада, мольбы и божбы
я зубами развязывал узел судьбы,
равнозначно ненужный ни Богу, ни людям.
Мог я лечь, но при этом стоять на краю,
и пылал мой шалаш в мусульманском раю,
и — по мере сгоранья — он стоил дороже.
Я не спал, я следил за движением тел,
и звездою сгоревший, окурок летел
в прах протоптанных предками торных дорожек.



* * *

Бумага в сальных пятнах,
торговые ряды.
Кленовый лист распят на
поверхности воды.

Так пожелал Создатель –
и грустен день-вдовец,
и жалок покупатель,
и жалок продавец.

Плоды земли и света
горою, как во сне,
приснившееся лето
по рыночной цене.
А день уже недолог,
и в сердце нет огня.
А я совсем недорог.

            Купи меня.



* * *

Шоссе. Дома в один этаж
стоят спокойно и тверёзо.
Сквозь нераскрашенный пейзаж
как дым, струятся ввысь берeзы.
Плеснeт закат холодный луч
в окно, немытое от века.
Дремучесть слов, липучесть туч -
тут всe по росту человека.
Тропа. Сарай. За ним сортир.
Забор полутораметровый,
а в тeмной глубине квартир
любовь, как оголенный провод.



* * *

Пал горький снег. С двенадцати до двух
клубится ночь, как чернокрылый дух,
прямые перепутывая линии.
Она щедра, даруя миру — тьму,
влюбленным — койку, вору — Колыму…
А улицы такие длинные.

Покоем мeртвым тянет от реки.
Кровавы буквы в тексте от Луки,
и клочьями линяет жизнь рутинная.
В ночи, невесел, бродит сатана,
а родина погибелью пьяна,
и улицы такие длинные…



* * *

Читать меню. Писать темно и мутно,
спать до обеда и не рисковать,
болтать с автоответчиком. Бывать
на шабашах и в Шамбале попутно.

Пусть грезит дух о молниях и птицах,
судьба как книга. Смыслам нет границ.
Поверь, я б вырвал парочку страниц,
когда б не тосковал о тех страницах.

Пылающими буквами вдоль стен
начертан нам второй закон Ньютона.
Дыши, душа, парами ацетона,
покуда свищет ветер перемен…



* * *

Ю. Беликову
Сор из машин и составов сыплется в мусор столицы ждать, предлагать, продаваться и клянчить своe… Новых державиных слава чахнет впотьмах без Фелицы, штопает флаг без державного жеста еe. Клетки с пустыми сердцами, девушек жадные очи… Члены российских плейбоев как пушки торчат, и погружен в созерцанье демон, помянутый к ночи: звeзды молчат, но Спаситель, возможно, зачат. Ну, а поэт мимоходом и без особой охоты ищет местечко в обозе, себе на уме. Путь разделил он с народом, но, не набрав обороты, истины привкус смакует в родимом дерьме. Истина в нeм первосортна. Ехать в обозе комфортно: спальный вагон, только поезд идeт не туда. Плачет за стенкой малютка, в тамбурах дымно и жутко, и над Москвою твердеет звезда изо льда.


ЗАВТРАШНИЙ ДОЖДЬ

Весь дрожа, как мираж,
прокатился товарный состав.
На пленэре алкаш
из нирваны восстал, недоспав.

В бред дневной духоты
луч последний вонзился как нож.
Побледнели цветы:
приближается завтрашний дождь.

Пал удар, как топор.
Предвкушают грядущую грязь
и готический бор,
и тропинок славянская вязь.

Дрогнул листьями лес.
И по коже — холодная дрожь.
На ширинке небес
дернул молнию завтрашний дождь.

Уходи, уходя
в запредельный последний полeт,
где лишь влага дождя,
где чистейшего разума лeд.

Мне уже не успеть
срифмовать повседневную ложь:
наша песенка спе…
Начинается завтрашний дождь.



* * *

Вот диплом мой и паспорт. Возьми, полистай, не спеша.
Всех живых я живее, и свет мой не сгинет во мраке.
Я не бомж, господа. Говорят, у меня есть душа.
Я плачу за жильe, состою в профсоюзе и в браке.
В документах указаны имя и возраст, и пол.
Без труда в пять минут я любую анкету заполню.
Снимки предков я в старом альбоме недавно нашел.
Рассмотрел — с ощущением странным, как будто их помню.
Я люблю свою землю, и я не уеду в Париж,
что бы тут не случилось. У нас есть надежды и силы.
У страны есть герои: Добрыня, Мальчиш-Кибальчиш.
Так что я не безроден. Придeтся — умру за Россию.
Мир погряз наш во зле, справедливости нет на земле.
Но не зря приходили волхвы со святыми дарами.
Я читал, что распяли Христа за меня в том числе.
Он не русский, но наш. Иногда я бываю и в храме,
и висит грозноликий, внушающий мужество Спас
над рабочим столом в нашей тихой, уютной квартире.
Есть двуглавый орeл. Думцы думают думу за нас.
Господин Президент обещал, что замочит в сортире
всех врагов государства. Пусть жизнь в нeм висит на соплях,
мы должны делать дело на совесть и ладит с законом.
Я на службу хожу. Получаю зарплату. В рублях.
Вам охранник покажет мой письменный стол с телефоном.
У меня есть друзья — и, скажу вам, немало друзей,
стоит номер набрать — обласкают, нальют и накормят,
в этой пятиэтажке когда-нибудь будет музей.
Посмотреть бы — да жалко, без нас это дело оформят.
Так вела колея, так дорога сложилась моя.
Я чирикал в пути, хоть насквозь простудился и вымок.
Есть листы со стихами — считаюсь их автором я.
На журнальных страницах найдeшь мое имя и снимок.
Опекают меня. А могли б, например, посадить.
Всe сложилось о' кей на пути моем мягко-пологом.
Но — при этаком счастье — боюсь, не смогу подтвердить
своего бытия после смерти пред Господом Богом.



* * *

Орут коты, в окне клубится мрак,
но ветхая тетрадка под рукою.
Судьба не черновик, и всякий шаг
лишает нас свободы и покоя.
Вы о свободе знаете из книг.
Меж тем, едва услышав отзвук зова,
иллюзии беспечный ученик
неточное зачеркивает слово.
Раб ослепленный Царства не узрит,
но нет преград нагим глазам поэта,
и жизнь его, как рукопись, горит,
исполнена огня, теней и света.

Публикацию подготовил Юрий Беликов